Всеволод Бродский
vesti.ru, 31 октября 2000, 16:44
Лев Толстой, как известно, говорил про Леонида Андреева:
"Он пугает, а мне не страшно".
От Лавкрафта Толстому стало бы страшно наверняка.
Говард Филлипс Лавкрафт - один из самых странных писателей XX века. Посвятивший всю творческую жизнь описанию разнообразных сверхъестественных явлений, он, с одной стороны, явно относится к жанру массовой литературы - триллеры, ужастики и так далее. С другой - совершенно из него выпадает.
При жизни он был мало известен даже своим соседям из родного Провиденса, глухой американской глубинки в штате Род-Айленд. Немногочисленные опубликованные рассказы и эссе, разбросанные по небольшим журнальчикам и газетам, проходили незамеченными. Большая часть сочинений Лавкрафта вообще осталась в ящике стола. Вряд ли кто мог предположить, что всего лишь через двадцать лет после смерти писателя (Лавкрафт умер в 1937-м, будучи 47 лет от роду) он будет объявлен классиком американской литературы, а собрания его сочинений станут раскупаться, как чизбургеры в ближайшем Макдональдсе.
Самое интересное, что как раз на двадцатые-тридцатые годы приходится расцвет так называемой литературы ужасов - к которой вроде бы и относится Лавкрафт. Заново открывается Эдгар По - прежде всего как поставщик страшных сюжетов про котов-людоедов и восставших из могилы мертвецов. Повсюду продается "Дракула" Брэма Стокера, во всех кинотеатрах идет "Носферату" Мурнау и "Усталая смерть" Фрица Ланга, во всех гостиных висит репродукция "Острова Мертвых" Беклина. Фильмов и книг про ожившие мумии и родовые проклятия, про влюбленных вампиров и всяческих зомби просто не счесть. Такое ощущение, что культура начаа XX века справляла какой-то бесконечный Хэллоуин.
Лавкрафт, казалось бы, вполне вписывается в общую литературную атмосферу. Первый же его опубликованный рассказ - "Дагон" (1917) - даже некоторым образом прошумел. Кто бы мог подумать, что этот успех будет в жизни Лавкрафта первым и последним.
В "Дагоне" описывается чрезвычайно странная история - некий человек, спасаясь с корабля, захваченного в годы Первой мировой войны немецкими рейдерами, плывет на лодке по морю, где случайно сталкивается с невероятным человекообразным огромным существом, выплывшим из морских глубин - судя по всему, древним то ли богом, то ли демоном (что для Лавкрафта совершенно идентично). Существо, собственно, ничего особого не делает - просто обнимает воздвигнутый неизвестными народами алтарь и то ли рыдает, то ли жалуется. После чего герой сходит с ума и через некоторое время, уже добравшись до берега, выбрасывается из окна - настолько боится новой встречи. Уже этот первый рассказ буквально наполнен обычной лавкрафтовской лексикой - "несказанный ужас", "непостижимый хаос", "безымянный кошмар" и так далее. С самого начала своего творчества - и до самого конца - Лавкрафт определяет то, что Блок называл "страшный мир", через отрицание. Через частицу "не".
И это относится не только к эпитетам. Чем ближе Лавкрафт сталкивается с создаваемым им самим ужасом, тем менее он склонен его описывать. Его сюжеты чрезвычайно изобретательны и абсолютно оригинальны - но постепенно они становятся все менее разработанными. Подзаголовком для всего творчества Лавкрафта может послужить название одного из его ранних рассказов - "Неименуемое". Стандартная для рассказов Лавкрафта ситуация - персонаж повествует о некоем событии, настолько чудовищном, что конкретные его черты он воспроизвести просто не в силах. Слишком уж страшно - и рассказчику, и автору. И читателю.
Именно в этом и причина прижизненной безвестности Лавкрафта. Там, где его современники занимаются изящными стилизациями, он пугает по-настоящему. Там, где люди празднуют Хэллоуин, напялив страшные маски, Лавкрафт демонстрирует свое собственное лицо. А незамаскированный ужас мало кому нужен.
Лев Толстой, как известно, говорил про Леонида Андреева: "Он пугает, а мне не страшно". Вот от Лавкрафта Толстому стало бы страшно наверняка.
Лавкрафт - не только сам по себе странный писатель, у него еще и чрезвычайно странная литературная судьба. Создать ему популярность помогли великие - Борхес, Жан Кокто - через много лет после смерти писателя выступив в качестве его своеобразных литературных агентов. Мертвый Лавкрафт предоставил им неиссякаемый источник оригинальных сюжетов, небывалую искренность и абсолютную бескомпромиссность - они же в ответ поделились с ним раскрученностью в интеллектуальных кругах и широкими связями в мире книгоиздателей. Многие фантастические рассказы Борхеса не просто восходят к Лавкрафту, а иногда и заимствуют его сюжеты - например, "Бессмертный", в немалой части происходящий из лавкрафтовского рассказа 1921 года "Безымянный город". Кинематографическая трилогия Кокто про Орфея, проникающего через зеркала в потусторонний мир, тоже очевидным образом связана с американским мистиком.
В результате Лавкрафт, смягченный литературными изысками, умеренным декадентством и библиотечной начитанностью, предстал перед публикой совсем другим писателем. Такой Лавкрафт уже был совсем не страшен - вернее, страшен ровно настолько, чтобы пойти в массы. Целые толпы кино- и телережиссеров взялись за его весьма немаленькое наследие. Каждый год в США происходит фестиваль фильмов на сюжеты Лавкрафта - среди них такие известные, как "Reanimator" Стюарта Гордона, снятый в 1985 году (по рассказу "Херберт Уэллс, оживляющий мертвых") и "Music of Erich Zann" Джона Страйсика по одноименному рассказу.
Ужас окончательно стал популярным развлечением. К самому Лавкрафту все это не имеет отношения.
Примечания:
Оригинал русскоязычной статьи находится по адресу: www.vesti.ru/2000/10/31/972999842.html